Словакія, Братислава: 27 януаря — 28 років назад як была кодифікована Карпаторусинська бесіда на Словаках. РУСИ́НСКИЙ ЯЗЫ́К РУСИ́НСКИЙ ЯЗЫ́К, условное название совокупности разнородных славянских диалектов и литературно-языковых образований, используемых русинами. Распространены на исконных землях русинского этноса в Карпатах (ныне на территории Закарпатской обл. Украины и Вост. Словакии) и в районах компактного поселения русин в Венгрии, Румынии, Польше (живущие ныне в зап. польск. областях лемки причисляются к русинам), в историч. областях Бачка и Срем на территории Воеводины в Сербии и Славонии в Хорватии, а также в США и Канаде. Численность говорящих на Р. я., по разным оценкам, превышает 100 тыс. чел., в т. ч. в Сербии 11,3 тыс. чел. (2011, перепись), в Хорватии 1,5 тыс. чел. (2011, перепись), в Словакии ок. 50 тыс. чел. (2011, перепись), в Польше 4,5 тыс. чел. (2011, перепись). Карпаторусинские диалекты относятся к вост. группе славянских языков, представляют собой продолжение зап. части укр. диал. континуума. На фоне общевосточнославянских, общеукраинских и зап.-укр. особенностей они имеют специфич. черты: 1) сохранение различия между праславянскими гласными *y («ы») и *i («и»), причём рефлекс *i обычно отличается от i из *ě (ять) и др. происхождения (напр., «кыпiти» ‘кипеть’); 2) переход праславянских *о, *е в закрытых слогах, возникших после падения редуцированных (см. Редуцированные гласные), в u, ü наряду с i (как в украинском) при разл. распределении этих рефлексов по говорам и неполном совпадении позиций такого изменения с общеукраинским состоянием (ср. «вуз»/«вюз» [vüz]/«вiз» ‘воз’; причастие на -l муж. рода «вюз» [v’üz]/«вiз» ‘вёз’ и т. п.); 3) частое сохранение аффрикаты dž [ǯ]< *dj («пряджа» ‘пряжа’ и др.); 4) стяжение гласных в основах наст. времени глаголов с давней основой на -aje-, в т. ч. в форме 3-го лица ед. ч., сохраняющей окончание t’/t (ср. русинское «спiвать» – укр. «спиває» ‘поёт’); 5) окончание -me в 1-м лице мн. ч. наст. времени глаголов (напр., «кажеме» ‘мы говорим’) и др. Многие из этих черт обязаны польско-восточнословацко-русинским (и, шире, зап.-укр.) контактам. В наибольшей степени эти контакты сказались на лемковских диалектах, которые отличает ударение на предпоследнем слоге слова, а также, напр., переход твёрдого ł в ṷ (в противоположность его замене т. н. среднеевропейским l в карпаторусинских говорах Вост. Словакии), окончание тв. п. ед. ч. существительных, прилагательных и местоимений жен. рода -om< польск. ą (в отличие от обычного карпаторусинского и зап.-укр. -о ṷ < oju) и др. Широко представленная в карпаторусинских диалектах ареальная лексика часто имеет зап.-слав. происхождение; ср. русинское «вшытко» – польск. wszystko – словац. všetko – вост.-словац. šicko/šytko ‘всё’; русинское «єден» – польск. и словац. jeden ‘один’; русинские «тото», «тота» – вост.-словац. toto ‘этот’, tota ‘эта’; русинское «лем» – вост.-словац. lem ‘только’. Среди неславянских лексич. элементов велика доля заимствований из венг. языка, нередко распространённых во всём карпатском или ещё более широком ареале; ср. русинское и укр. региональное «ґазда» – словац. и польск. региональное gazda ‘хозяин’; русинское «капура» – вост.-словац. kapura ‘ворота’; русинское «теметiв»/«теметüв» – вост.-словац. temetiv ‘кладбище’; русинское «хосен» – вост.-словац. chosen ‘польза’. Южнорусинские говоры переселенцев в серб. Воеводину (с 18 в.) и хорв. Славонию (с 19 в.) при сохранении отд. карпаторусинских (вост.-слав.) элементов демонстрируют переход этой части русин на вост.-словац. диалект с регулярными зап.-слав. чертами, такими как наличие групп *tl, *dl и *kv, *gv перед *е̌, отсутствие ľ после губных согласных на месте их давних сочетаний с *j, свистящие рефлексы сочетаний *tj, *dj; ср. южнорусинское «плєтол», «плєтла» – карпаторусинское «плiв» ‘плёл’, «плела» ‘плела’; южнорусинское «шидло» – карпаторусинское «шыло» ‘шило’; южнорусинское «квет» – карпаторусинское «цвiт» (и «квiтка») ‘цветок’; южнорусинское «конопа» (но «коноплянка» ‘конопляное поле’) – карпаторусинское «конопля»; южнорусинское «цудзи» – карпаторусинское «чуджiй» ‘чужой’ (при южнорусинском «меджа» ‘межа’). Им также свойственны южно-зап.-слав. результаты изменения сочетаний *tort, *tolt, *tert, *telt; ср. южнорусинское «крава» – карпаторусинское «корова». Кроме того, южнорусинские говоры имеют специфич. вост.-словац. особенности, общие и локальные, характерные прежде всего для земплинской и шаришской диал. областей. В фонетике это: 1) закрепление ударения на предпоследнем слоге слова; 2) сочетания er, ar, lu, ol на месте давних слоговых плавных сонантов (напр., «тварди» ‘твёрдый’, «длуги» ‘долгий’); 3) переход старых долгих *ĕ, *e>i и *ę>’a, а старых кратких *ĕ, *ę>е (напр., «вира» ‘вера’, «вериц» ‘верить’, «вязац» ‘вязать’, «глєдац» ‘искать’); 4) изменение t’> c, d’>dz [ʒ], s’>š, z’>ž (напр., «дзешец» ‘десять’, «вжац» ‘взять’). В морфологии: 1) унифицированные окончания косвенных падежей мн. ч. у существительных всех родов; 2) окончание -och в местном и род. падеже мн. ч.; 3) устранение чередований в парадигме большинства существительных с основой на -k, -h, -ch (или их деморфонологизация; ср. «Руснак» ‘русин’ – им. п. мн. ч. «Руснаци» – род. п. мн. ч. «Руснацох» и т. д.); 4) стирание различий между твёрдым и мягким вариантами склонения существительных, в т. ч. у существительных жен. рода – за счёт обобщения в дат. и местном падежах ед. ч. окончания мягкого типа -i [«на драги» ‘на дороге’, но устойчивое «на драже» (<z’ě) ‘на улице’]; 5) окончание -u в тв. п. ед. ч. существительных жен. рода («воду» ‘водой’, но наречие «долу-водом» ‘вниз по реке’); 6) формы прош. времени глаголов типа «читал сом» (при «я читал»), свойственные зап. части вост.-словац. диалектов, в отличие от карпаторусинских «читав єм», «читала’м» и др. В лексич. системе южнорусинских говоров наряду с вост.-словац. и остаточной карпаторусинской лексикой (включая ареальные венг. заимствования) много сербизмов; напр., «брег» в значении ‘гора’, «модлiц» ‘просить’ (ср. серб. «молити»). Первым письм. языком русин Карпатского региона был (с 18 в.) церковнославянский язык рус. извода с карпаторусинскими чертами. На этой базе в 19 в. сложился многовариантный, с различным соотношением церковнославянских, рус. и местных элементов, лит. язык (т. н. язычие), употреблявшийся вплоть до 2-й мировой войны (в это время уже преим. среди русин-эмигрантов в США). С сер. 19 в. часть русинской интеллигенции во главе с А. Духновичем распространяла взамен язычия лит. рус. язык, др. часть позднее стала ориентироваться на формирующийся лит. укр. язык, третья группа пыталась создать лит. Р. я. на нар. основе. Все эти тенденции сохранялись в среде русин в Чехословакии и Польше после 1919. По окончании 2-й мировой войны у них, как и в сов. Закарпатье, был официально узаконен только укр. язык. В Воеводине благодаря кодификации Г. Костельника («Граматика бачваньско-рускей бешеди», 1923) ещё до войны утвердился самостоят. лит. Р. я., получивший благоприятные условия для развития в послевоенной Югославии (особенно с 1970-х гг.). После 1989 активизировалось литературно-языковое строительство у русин в Словакии (газ. «Народны новинкы», ж. «Русин» и др.; Ябур В., Панько Ю. «Правила русиньского правопису», 1994; Декларация о кодификации русинского лит. языка, 1995). Сходные процессы протекают у лемков в Польше (ж. «Бесiда»; Хомяк М. «Ґраматыка лемкiвского языка», 1992) и у русин в Венгрии (газ. «Русинскый жывот») и Закарпатской обл. Украины (разл. периодич. издания; Сидор Д. «Граматика русинського языка», 2005). Графика у всех русинских идиомов на основе кириллицы. В некоторых изданиях на язычии в США и на карпаторусинском языке в Словакии применялась адаптированная латиница.
Вместе с вами мы сделаем Русинский Мир лучше!
При копировании данного материала, либо использования в любом виде (печатном, аудио, видео) на своих ресурсах, просьба указывать гиперссылку на источник https://rusinskiimir.ru/, в иных случаях будем обращаться в соответствующие инстанции (админам соц.сетей, и Суд).
