Старик Поллок — основатель и англоязычный редактор Общества русинской литературы. Помимо редакционной работы, его политические статьи публиковались в таких газетах и журналах, как Star Tribune и NewEasternEurope.

Длительное пребывание в Ужгороде

Холодный сильный ветер дует мне в лицо, когда я выглядываю из окна поезда в холодную ночь. Мы только что перешли реку Тиса. Это была родина во всей ее красоте, хотя я не так уж много ее видел. Кроме вооруженных пограничников и заброшенного имущества в полях, в приграничном городе Чоп особо не на что было смотреть. Это был бы либо первый раз из многих, либо последний раз, когда я когда-либо хотел бы увидеть его.

Прохождение мимо железнодорожного вокзала само по себе было безбожным опытом. Даже за все время пребывания на Кавказе меня еще ни разу так не расспрашивали пограничники с мощным оружием. Это не помогло моему попутчику, у которого в паспорте была куча старых российских виз. Тем не менее, я знал, что они находятся в состоянии войны (спецоперация) и должны делать то, что должны.

После тридцатиминутного допроса нас пропускают через дверь, за которой стоят двадцать ястребиных таксистов, выкрикивающих предложения подвезти нас. Вместо этого мы ждем друга, который заберет нас.

Следующие несколько дней в Ужгороде были одновременно и бодрящими, и депрессивными по разным причинам. Каждый ресторан, в который меня приводят друзья, наполнен вкусной едой и собственной маркой «Лимонад», который, кажется, может быть чем угодно на свете. Люди дружелюбны до такой степени, что в некотором роде превосходят даже американское гостеприимство.

Это было совсем не похоже на культуру других постсоветских стран, в которых я был раньше. Старые, вымощенные булыжником улицы в центре города напоминали о старом, лучшем времени, когда жизнь была простой. Я мог представить группы играющих детей и марширующих по нему солдат.

Старая часть на севере города определенно была красивее, чем где бы то ни было, и на его новом юге, который попахивал коммунистической идеологией в ее модном понимании. Каждый третий мужчина, проходивший мимо, выглядел так, будто он мог быть одним из моих двоюродных братьев или дядей. Я действительно происхожу отсюда, по крайней мере, внешне. Другой вопрос, считали ли себя люди здесь частью русинов.

Русинство в таком городе, как Ужгород, было скрыто за слоями украинской бюрократии и пропаганды, не имевших аналогов в остальной части губернии. Здесь, вероятно, было много русинов, а также потомков русских, украинцев, венгров и других, переселившихся в советское время.

Во время моего первого ужина ночью, когда мы приехали, наша группа вышла в место рядом с унылым зданием СБУ в административном крыле города, построенном чехословаками.

Пока я ел свои пельмени, я думал, сколько русинов там оказалось. Был бы я следующим, если бы по ошибке сделал какую-нибудь глупость?

Даже при такой внешне украинской внешности трещины русинской идентичности все же проступали в городе, если присмотреться повнимательнее. Надписи, нарисованные в ресторанах, гласили языки, на которых говорил персонал.

Появилась как всегда нормальная разновидность, польская, украинская, венгерская, русская, а еще на удивление русинская. Это случалось не раз, но каждый раз удивлял меня так же сильно, как и предыдущий.

В ужгородском замке была книжная лавка с целой полкой, посвященной русинской культуре и литературе. Это было правительственное место, и оно было просто на открытом воздухе, как обычное явление.

В другом случае, в заведении в центре города, известном как Кобзарь, была целая половина этажа, посвященная русинским авторам. За мной тоже точно следили раз или два уже, но ни разу не задерживали и не били. Это резко контрастировало с политикой центрального правительства в отношении киевских русинов, которая издалека казалась гораздо более авторитарной.

**Вид с вершины Ужгородского замка на Карпаты. Русинский Мир**

Мой мысленный образ русинской ситуации тут же вернулся к чертежной доске. Что, черт возьми, происходит? В последующие дни я спрашивал людей, что они думают.

С этой целью они дали смесь ответов с некоторыми текущими темами. То, что я видел своими глазами, рисовало похожую картину. Самым обсуждаемым вопросом было то, что русинское движение здесь и повсюду ужасно неорганизованно.

Эти ситуации могут варьироваться от отсутствия организаций в некоторых областях до наличия организации с примерно десятью вице-президентами и общим штатом из тридцати человек. Другими словами, не было лидеров с необходимым сочетанием такта, опыта и желания действительно что-то делать эффективно.

Единственным русинским активистам, которые действительно продемонстрировали мастерство, как и многим замечательным людям, которых я встретил, также не хватало поддержки, которая уже должна была исходить от этих сетей организаций.

Но хуже всего было то, что украинский подход к культурной ассимиляции был намного умнее, чем я думал. Поверхностные элементы нашей культуры могли оставаться открытыми, как то, что я видел выше, но как только появлялся кто-то, кто действительно был компетентен в организации, или инвестор, желающий финансировать русинских художников, их часто раздавливали, как жука.

Я слышал от коллег рассказы о том, что мне говорили не представлять русинскую литературу на некоторых фестивалях или что такой-то и такой-то, вероятно, числился на зарплате СБУ. Это чувство паранойи пронизывало воздух не на шутку.

По большей части, восхвалять местные традиции разрешалось только в контексте того, что это особый тип украинца, и не более того. При этом молодежь нашего народа по-прежнему плохо знакома с историей своего края и все больше ассимилируется, забывая свое наследие.

У нас часто не бывает простых ситуаций, и это место под названием Закарпатье не исключение. Видите ли, в свое время я обнаружил, что русинское этническое сознание здесь не похоже на то, что мы видим сегодня в национальных государствах Европы.

Это гораздо больше похоже на то, как видит свою идентичность сельский житель из Афганистана, чем то, что видит украинец. Важнее, что ты закарпатец, региональное народное сознание, чем русин или украинец. Один говорит по-нашему, а не термин, который придумал какой-то академик.

Национальность не имеет большого значения для большинства и особенно старшего поколения, если вы узнаете и спросите их об этом. Я не сомневаюсь, что именно этот тип мышления укоренился здесь очень давно.

Из-за этого население очень податливо на поверхностном уровне для институционализации. Дети могут называть себя украинцами из-за того, что им так говорят в школе, но если им дать русинский язык, они, скорее всего, будут использовать и его.

Несмотря на то, что они якобы украинцы, они все еще гордятся своей речью, одеждой и отношением. Какое слово используется, часто для них не так уж важно, за исключением случаев, когда кто-то отправляется на север в горы, чтобы увидеть, что на самом деле означает украинский язык. Тогда многие осознают огромную разницу между украинцами и русинами.

Это во всяком случае вселило в меня надежду, поскольку означало, что ситуация еще может измениться к лучшему. Если бы здесь сформировалась достаточно многочисленная интеллигенция, мы действительно могли бы переломить ситуацию.

Шли дни и приближалась к концу моя очередная поездка, возбуждение и депрессия становились все сильнее. Потому что я, наконец, начал понимать, какова была ситуация на самом деле. Догадки о том, что думали русины, превратились в реальность опыта, и сотни часов, потраченных на то, чтобы добраться сюда, не казались напрасными.

Во всяком случае, моя решимость только укрепила характер. Теперь я точно знал, что моя миссия будет состоять в том, чтобы помочь изменить это к лучшему. Ни одна из этих мыслей на самом деле не помогла дать ответ, что делать дальше. Так вошёл в депрессию.

Когда вода медленно пересыхающей реки Уж проносилась мимо меня, а я сидел на скамейке в парке, почти ожидая, что меня похитят офицеры разведки, в моей голове пронеслось множество теорий. Сейчас я лучше понимаю нашу реальность, но что было дальше?

Что мы должны сделать, чтобы добиться успеха? Многоквартирные дома и комплексы закрывали вид на другую сторону города своим сочетанием архитектуры восемнадцатого века и советской квартальной архитектуры. Символ того, что стало с нашей родиной за пятьдесят лет. Когда я посмотрел вниз, я увидел, что мои ноги продолжают подпрыгивать, как будто они почти неуправляемы. Стресс от предстоящей поездки в Воловец не помогал при попытках расслабиться. Это должно было подождать, пока я не вернусь из гор.

Автор: STARIK POLLOCK 13 июля 2022 год

Вместе с вами, мы сделаем Русинский Мир лучше!

При копировании данного материала, либо использования в любом виде (печатном, аудио, видео) на своих ресурсах, просьба указывать источник https://rusinskiimir.ru/ и автора STARIK POLLOCK, в иных случаях будем обращаться в соответствующие инстанции (админам соц.сетей, и Суд). Фото использованы из открытых источников интернет пространства.

Здесь вы можете прочитать статью в оригинале:

Long Days in Uzhhorod

BY STARIK POLLOCK

JULY 13, 2022

Cold, heavy wind blows against my face as I peek out of the train window and into the cold night. We had just crossed the Tisza river. It was the homeland in all of its beauty, not like I could see much of it though. Besides armed border guards and abandoned properties in the fields, there wasn’t much to look at in the border town of Chop. It would either be the first time of many, or the last view of it I would ever want.

Getting past the train station was an ungodly experience in itself. Even through all my times in the Caucasus, I had never been questioned so much by border guards straps with high-powered weapons. It didn’t help my traveling partner had a bunch of old Russian visas in his passport. Nevertheless, I knew they were at war and needed to do what they must. After thirty minutes of questioning, we are let through a door where there are twenty hawkish taxi drivers all yelling their offers to take us. We wait for a friend to pick us up instead.

The next few days in Uzhhorod were both exhilarating and depressing for different reasons. Every restaurant my friends bring me to is filled with delicious food and their own brand of “Limonade”, which seems to be pretty much anything under the sun. People are friendly to a point that in some ways surpass even American hospitality. This was nothing like the culture of other post-soviet places I had been to before. The old cobblestone-like streets of its downtown evoked an image of an older, better time when life was simple. I could imagine groups of children playing and soldiers alike marching through it. The old part in the north of the city was definitely prettier than anywhere else to its new south too, which reeked of communist ideology in its fashion sense. Every third man that passed by looked like they could be one of my cousins or uncles. I really did belong here in looks at least. Whether people saw themselves as part of Rusyns here was a different story.

Rusynness in a town like Uzhhorod was hidden behind the layers of Ukrainian bureaucracy and propaganda unparalleled in the rest of the province. Here there were probably plenty of Rusyns, but also those descendants of Russians, Ukrainians, Hungarians, and others who had moved during the Soviet times. During my first meal the night we arrived, our group went out to a place right next to the dull SBU building in the Czechoslovak-built administration wing of the city. As I ate my pelmeni I wondered how many Rusyns had ended up inside there. Would I be next if I did something stupid by mistake?

Even with this outward Ukrainian appearance, the cracks of Rusyn identity still showed through in the city if one were to look hard enough. Signs scribbled in restaurants read out the languages the staff spoke. The normal variety appeared as always, Polish, Ukrainian, Hungarian, Russian, and also surprisingly Rusyn. This happened more than once, yet every time surprised me as much as the one before it. In the Uzhhorod castle, there was a bookstore with an entire shelf dedicated to Rusyn culture and literature. This was a government-run place, and it was just out in the open like a normal occurrence. In another instance, a place in the downtown area called Kobzar of all names had an entire half floor dedicated to Rusyn authors. I was also definitely followed once or twice already but never detained or beaten. It was an enormous contrast to the central government policy on Rusyns from Kyiv which looked to be far more authoritarian from afar.

**The view from on top of the Uzhhorod castle looking towards the Carpathians. Русинский Мир**

My mental image of the Rusyn situation here immediately went back to the drawing board. What in the hell was going on? I would ask people over the following days what their thoughts were. To that end, they gave a mix of answers with some running themes. What I had seen with my own eyes painted a similar picture. The most talked-about issue was that the Rusyn movement here and elsewhere is horribly unorganized. These situations would range from no organizations in some areas to having one with about ten vice presidents in a total staff of thirty people. In other words, there were no leaders with the required combination of tact, experience, and desire to actually do something effectively. The lone Rusyn activists that did show skill, like the many wonderful individuals I met, also lacked the support that should have already come from these networks of organizations.

Worse than that though was that the Ukrainian approach to cultural assimilation was much smarter than I had realized. Superficial elements of our culture were allowed to be left out in the open, like what I had witnessed above, but once someone who was actually competent at organizing came along or an investor looking to fund Rusyn artists, they would often be squashed like a bug. I would hear stories from colleagues about being told not to present Rusyn literature at certain festivals, or that so and so was probably on the SBU payroll. This sense of paranoia permeated the air not just slightly. For the most part, local traditions would only be allowed to be praised in the context of being a special type of Ukrainian and nothing more. All the while our people’s youth continue to be poorly educated on their region’s history and ever increasingly assimilate by forgetting their heritage.

We often do not have simple situations to figure out, and this place called Transcarpathia is no different. You see, what I found in my time is that Rusyn ethnic consciousness here is not like what one sees in the nation-states of Europe today. It is far more similar to what a villager from Afghanistan sees their identity as than what a Ukrainian sees his. It matters more that one is Transcarpathian, a regional folk consciousness, than either Rusyn or Ukrainian. One says po-nashomu, not whatever term that was created by some academic. Nationality has little meaning to the majority and especially the older generations if you get to know and ask them about it. I have no doubt this exact type of mindset has been ingrained for a very long time here.

Because of this, the population is very malleable on the surface level to institutionalization. Kids may call themselves Ukrainian due to the school telling them that, but if given a Rusyn one they would likely use that too. Even though they are supposedly Ukrainian, they still proudly have their own type of speaking, clothing, and attitude. What word is used often does not matter to them that much except after one goes north of the mountains to see what Ukrainian actually means. Many then realize the vast amount of difference there is between Ukrainians and Rusyns. This if anything brought me hope as it meant the situation could still be changed for the better. If a large enough intelligentsia formed here we could truly turn this tide.

As days passed and my next trip drew near, the exhilaration and depression came into full force. For I had finally begun to realize what the situation was truly like. Guesses of what Rusyns thought had turned into the reality of experience, and the hundreds of hours taken to get here had not felt like they had been a waste. If anything my resolve had only strengthened in character. I knew now for sure that my mission would be to help change this for the better. None of these thoughts actually helped to give an answer to what should be done next. So entered the depression.

As the water of the slowly drying Uzh River ran past me as I sat on a park bench half expecting to be kidnapped by some intelligence officers, many theories raced through my head. I better understand our reality now, but what was next? What must we do to succeed? Apartment buildings and complexes covered the view of the other side of town in their mix of eighteenth-century and soviet block architecture. A symbol of what had become of our homeland during a period of fifty years. As I looked down I could see my legs continue bouncing as if they were almost uncontrollable. Stress from the impending trip to Volovets did not help when trying to relax. That would have to wait until I got back from the mountains.