Русинский поэт и писатель И. Петровций “Сейчас все повеселели, каждый отрекся от своего дурного настроения. Ссоры прощались, вины обоюдно извинялись; условленные дуэли вычеркивались из памяти, злоба улетала, как дым…”

УЖЕ!

Уже сто раз солнце вылетало, то лучистое, то огорченное, из-за этого необъятного морского кадоба, края которого и взглядом едва увлекались; стократ оно погружалось снова, то блестящее, то мрачное, в свою бездонную вечернюю купель. Темноту дней могли мы созерцать обратную сторону небосвода и расшифровывать небесный алфавит антиподов. И все пассажиры страдали и сетовали. Казалось, что приближение земли доводило их до безумия. «Когда же наконец, – сетовали они, – наши сны не будут разбиваться вдребезги о морские валы, о рев ветра, о его храпе, что страшнее нашего? Когда, наконец, сможем мы съедать свою порцию мяса и оно не будет настолько пересолено, как это мерзкое вещество, что нами сейчас швыряет? Когда уж мы потребленную пищу будем переваривать, сидя в неподвижном кресле?».

Среди нас были и такие, которые непрестанно вспоминали дома, которые жалели о своих неверных и постоянно насупленных женах, о крикливом споемом потомстве. Все были так помешаны на образе отсутствующей земли, что, казалось, и травы поели бы охотнее, чем скот.

Наконец известили о берегу; и, приближаясь, мы увидели, что это был роскошный, озаренный край. Казалось, что первичная музыка жизни едва слышным шомритом срывала с берегов, освеженных разнообразнейшей зеленью, а на много миль вокруг разливалось изнеженное благоухание цветов и плодов.

Сейчас все повеселели, каждый отрекся от своего дурного настроения. Ссоры прощались, вины обоюдно извинялись; условленные дуэли вычеркивались из памяти, злоба улетала, как дым.

Лишь одного меня обнял печаль, непостижимая грусть. Я походил на жреца, от которого вырвали его божество, и уже не мог без тоскливой горечи оторваться от этого моря, так ужасающе соблазнительного, так бесконечно изменчивого в своей ужасающей простоте, от моря, которое, казалось, содержало в себе и проявляло только в своих игрищах, в своих движениях, в своей гневности и улыбчивости настроения, тоски и экстазы всех живших душ живут и будут жить!

И, прощаясь с этой бесподобной красотой, я чувствовал себя смертельно угнетенным; и именно поэтому, когда мои спутники восклицали: “Наконец-то!” – я только и смог, что крикнуть: «Уже!».

Однако это была земля, с ее шумами, страстями, удобствами, торжествами; это была богатая и величественная земля, полная обещаний; она окутала нас таинственным благоуханием розы и мускуса, и именно из этой земли влюбленным рокотом на нас наплывала музыка жизни.

Автор: Иван Петровций

Вместе с вами мы сделаем Русинский Мир лучше!

При копировании данного материала, либо использования в любом виде (печатном, аудио, видео) на своих ресурсах, просьба указывать гиперактивную ссылку на источник https://rusinskiimir.ru/  и автора Иван Петровций, в иных случаях будем обращаться в соответствующие инстанции (админам соц.сетей, и Суд). Фото использованы из открытых источников интернет пространства.

ВЖЕ !

Уже стократно сонце вилітало, то променисте, то засмучене, з-за цього неосяжного морського кадоба, краї якого й поглядом ледь ухоплювалися; стократ воно занурювалося знову, то блискітне, то похмуре, у свою бездонну вечірню купіль. Тьму-тьмущу днів могли ми споглядати зворотний бік небозводу і роз­шифровувати небесний алфавіт антиподів. І всі пасажири страж­дали й ремствували. Здавалося, що наближення землі дово­дило їх до нестями. «Коли ж нарешті, – нарікали вони, – на­ші сни не розбиватимуться вдрузки об морські вали, об ревище вітру, об його хропіння, що страшніше од нашого? Коли, нарешті, зможемо ми з’їдати свою порцію м’яса і воно не буде настільки пересолене, як оця гидотна речовина, що нами зараз пожбурює? Коли вже ми спожиту їжу перетравлюватимемо, си­дячи в незрушному кріслі?».

Проміж нас були й такі, що ненастанно згадували домівки, що шкодували за своїми невірними й постійно насупленими дружинами, за крикливим споїм потомством. Усі були настіль­ки схиблені на образі відсутньої землі, що, здавалось, і трави б поїли охочіше, аніж худоба.

Нарешті сповістили про берег; і, наближаючись, ми побачили, що був це розкішний, осяяний край. Здавалося, що первинна музика життя ледь чутним шемрітом зринала з берегів, освіже­них щонайрозмаїтішою зеленню, а на багато миль довкруж роз­ливалися зніжені пахощі квітів і плодів.

Зараз же всі повеселішали, кожен зрікся свого кепського на­строю. Сварки прощалися, провини обопільно вибачалися; умов­лені дуелі викреслювались із пам’яті, злоба одлітала, як дим.

Лиш одного мене обійняв сум, незбагненний сум. Я скидався на жерця, од якого вирвали його божество, і вже не міг без тужливої гіркоти одірватися од цього моря, так страхітливо спокусливого, так нескінченно мінливого у своїй жахаючій прос­тоті, од моря, яке, здавалося, містило в собі і проявляло лише в своїх ігрищах, у своїх порухах, у своїй гнівливості й усміхненості настрої, тугу й екстази всіх душ, що жили, живуть і жи­тимуть!

І, прощаючись з цією незрівнянною красою, я почувався смер­тельно пригніченим; і саме тому, коли мої супутники вигукува­ли: «Нарешті!» – я тільки й зміг, що крикнути: «Вже!».

Однак це була земля, з її шумами, пристрастями, зручностя­ми, урочистостями; це була багата і велична земля, сповнена обіцянок; вона огортала нас таємничими пахощами троянди й мускусу, і саме з цієї землі закоханим рокотанням на нас напли­вала музика життя.